Пока еще идет великий пост, но он кончится. Мы идем с моим приятелем, и я говорю: «Надо в этом году опять напечь куличей». Он говорит: «Да». «И пасху попробовать сделать», - говорю. И подумал: «Надо бабе Тате написать. Спросить как». (У неё была самая настоящая пасха, желтая, с изюмом.) И тут спохватился: прабабушка уже лет тридцать как умерла.
Бывают странные мысли.
… Я люблю Пасху. Не ту, которую нам разрешили, а ту, которая была еще в мои советские школьные годы. Моя прабабка делала настоящую пасху (были специальные такие дощечки, которые выстраивали из творога с изюмом и масла пирамидку, стоящую в холодильнике несколько дней до …) и кулич.
Прабабушка его пекла сама, и кулич мне никогда не нравился. Но яйца, крашенные луковой шелухой (а не вашей химической разноцветной ерундой ), были самыми вкусными.
В этом была некоторая странность. Что, разве я вареных яиц не ел? Ел. Но самые вкусные яйца, как известно, на Пасху и в поезде. Потому что Пасха и есть – поезд. Он везет тебя из смерти в бессмертие. Вы, кстати, замечали, что на Пасху земля почти всегда голая? Уже голая. Как будто бы к чему-то приготовленная. К новому протыканию изнутри и расцвету. И даже дождь ее не портит. Люблю Пасху.
У Цветаевой есть стихотворение как раз про это.
Настанет день — печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
— Остужены чужими пятаками—
Мои глаза, подвижные как пламя.
И—двойника нащупавший двойник—
Сквозь легкое лицо проступит лик.
О, наконец тебя я удостоюсь,
Благообразия прекрасный пояс!
А издали — завижу ли и Вас? —
Потянется, растерянно крестясь,
Паломничество по дорожке черной
К моей руке, которой не отдерну,
К моей руке, с которой снят запрет,
К моей руке, которой больше нет.
На ваши поцелуи, о, живые,
Я ничего не возражу — впервые.
Меня окутал с головы до пят
Благообразия прекрасный плат.
Ничто меня уже не вгонит в краску,
Святая у меня сегодня Пасха.
По улицам оставленной Москвы
Поеду — я, и побредете — вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет,
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.
И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярыне Марине.
Это тоже про Пасху. Смотрите, как там сплелись жизнь и смерть. И непонятно, кто кого «поправ».
Я атеист, но Пасха мне кажется самым сильным, нежным и нужным праздником.
Что все мы вернёмся, всё всем простим, что смерти нет.
Покатимся, как цветное яичко, и не разобьёмся.
Как будто нет такой мышки и нет такого хвостика.
Как будто можно вернуть жизнь и любовь назад: отвалят камень - а нас там нет.
Вволю наедимся после голода, осоловеем, поцелуемся, не умрем.
И даже если это не так (не простим, не вернёмся, умрем), то сама надежда на это - уже праздник.