На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Дмитрий Воденников

124 подписчика

История красного плаща

Фото: Pixabay

Ходил тут в очередной раз на телеканал «Культура». В программу «Наблюдатель». Говорил вместе с другими приглашенными  о режиссере «Крестного отца»: 7  апреля у Копполы день рождения. Я «Крестного отца» не смотрел, поэтому меня больше интересовал в разговоре его «Дракула».

Лет десять тому назад я посмотрел клип Людмилы Гурченко «Хочешь», перепевку песни Земфиры,  даже писал про него однажды колонку, и тогда одной  параллели с Коппола  не уловил. А сейчас,   пересматривая к эфиру фильм Копполы, понял, откуда пришел в клип Гурченко этот алый, как мантия,  бесконечный атласный плащ: это и  реки крови, и крылья летучей мыши, и языки грядущего адского пламени.  Плащ-конструктор.

В фильме-ревю итальянского режиссера Хуана Ларра «Марковна. Перезагрузка» Людмила Гурченко на пять минут появится в этом алом платье  в роли Дракулы. Мы увидели тогда на ярком эстрадном экране бессмертного вампира с мягкими алыми ленточками на ногтях (намек на длинные когти), увидели и ужаснулись. Потому что сама Гурченко тоже  выглядела, как вампир. Почти кукла, живой мертвец. Не было ни голоса, ни молодости, не было даже любви. А слава –  была, вот она, пожалуйста. Искрится и ослепляет софитами. Обступает кордебалетом.

Упомянутый кордебалет и держит в руках этот копполовский вампирский плащ (подол ее ярко-алого платья). Алая ткань взлетает, как занавесь, трепещет, обнажая стройные, но старые уже ноги Гурченко,  алая ткань парит и опадает, как гигантская юбка жуткой Мэрилин Монро, алый плащ бессильно опустится в конце, как мертвые крылья дряхлой хищной бабочки.

… Тяжелые накладные ресницы почти не поднимались, глаз не было  видно, ажурные коленки Гурченко до конца не разгибались –  на актрису было  страшно смотреть. В конце концов Людмиле Гурченко стукнуло тогда уже 75 лет. Но есть вещи сильнее молодости.

— Пожалуйста, не умирай! — поет  женщина-Дракула севшим голосом своему молодому возлюбленному, партнеру по ревю актеру Максиму Аверину. Аверин лысый. Но сильный и молодой. Она в парике, но слаба и сейчас как будто исчезнет.

Но мы-то знаем: на самом деле всё наоборот. Вампир Дракула бессмертен. В этом и состоит ужас вурдалачьей любви. Все просыпется прахом, все рухнет: режимы, конституции, римская империя,  Советский Союз, мы сами уйдем в землю,  потом туда отправятся наши дети, а вампир останется жить.

И вот женщина-вампир, отлежавшая положенные 500 лет в своем гробу в дневное время, все-таки встретила однажды (на свою беду и скорую вечную тоску) в сгустившейся ночи последнего  возлюбленного. Она не убила его. Не выпила его кровь. Полюбила. Но тикают часы. Весна сменяет одна другую. Розовеет небо. Меняются названья городов. И нет уже свидетелей событий, и не с кем плакать, не с кем вспоминать. И если для нее часы –  это просто докучный,  ничего не говорящий стук бессмысленного механизма, то для него это Время. Она переживет его. Он смертен, а для вампира смерти нет. Только солнечный свет, только крест, серебряная пуля, деревянный кол (что там еще?) могут его убить.

И тогда Гурченко-Дракула   — в развевающейся четырехметровой юбке, на каблуках и не разгибающихся от старости  ногах —  стоит и поет своему избраннику  песню  его и своей последней любви.

— Хочешь, я убью соседей?  Что мешают спать. Хочешь?

И мы понимаем, что она имеет в виду. Что убитые соседи – это не просто метафора. Но нам эту женщину жальче, чем безымянных жирных соседей.

Пожалуйста, не умирай
Или мне придется тоже,
Ты конечно сразу в рай,
А я не думаю, что тоже.

Конечно. Какой рай? Вампира ждет ад, и эта усмешка Гурченко полностью изменяет смысл земфириной строчки. Вот только ход времени она остановить не может.

И когда на последнем проигрыше партнер актрисы падает, медленно, в рапиде, спиной, а она ползает по нему, стараясь его оживить, растормошить, пытаясь в отчаянии  влить в него новую кровь (она же столько ее выпила, этой крови, она же может вернуть хоть часть, накормить его, как кукушонка, чужой, отрыгнутой из своей мертвой вампирской сердцевины кровью), Гурченко  напоминает  огромную саранчу. Но он не будет пить эту отрыгнутую  ею кровь. Он умер, его больше нет. А она жива. Надолго, навсегда. Если это, конечно, можно назвать жизнью.

И вот она затихает на нем, и длинные ленты ее подола-фрака-савана наконец опадают.

Она лежит на нем и что-то шепчет.

Что же она шепчет?

Ах да, точно.

Она шепчет: «Не умирай. Не умирай. Не умирай».

…Только солнечный свет, только крест, серебряная пуля, деревянный кол….

И алый плащ больше не шевелится.

Картина дня

наверх